Мать прислала письмо: “Захворала, сынок!
Знать готовить белье уж подходит мне срок
Только прежде, чем в путь, мне хотя бы разок
Перед смертью взглянуть на тебя бы, сынок.
Потеряла покой, все одно как ты там
Неужели с тобой уж не свидеться нам
Я б примчалась к тебе, да подняться не в мочь”
И на дерзкий побег, и на дерзкий побег
Он пошел в ту же ночь
В небо взмыла ракета и упала за реку,
Ночь опять проглотила очертание тайги
А из леса навстречу беглецу—человеку
Вышел волк—одиночка и оскалил клыки

Человек вынул нож – “Серый, ты не шути,
Хочешь крови? Ну что ж, я такой же, как ты
Только стоит ли бой затевать смертный нам
Слышишь лай, то за мной псы идут по пятам.
Я ведь то же, как зверь – в угол загнан людьми
А раз так, что теперь нам делить, черт возьми
Видишь сам, бог не дал ни тебе и ни мне”
Волк еще постоял, волк еще постоял
И растаял во тьме
Рвали повод собаки, в кровь сдирая ладони,
След петлял и терялся, злобно выла пурга
А по белому снегу уходил от погони
Человек в телогрейке или просто “зека”
И ефрейтор один тоже мать вспоминал
И средь черных осин все бойчее шагал
Десять суток цена - кто назначил ее,
Вот мелькнула спина, и поднялось совье.
Сухо щелкнул затвор, оглянулся “зека”:
“Сука” - выдохнул он, и взглянул в облака
А вверху пустота, лишь вдали по кривой
Покатилась звезда, покатилась звезда
Словно в отпуск домой
Снег расплавили гильзы, и истек алой кровью
Человек в телогрейке, безымянный “зека”
А далеко, далеко, где-то там, в Подмосковье,
Фотографию сына уронила рука
А далеко, далеко, где-то там, в Подмосковье,
Фотографию сына уронила рука